3 апреля 1937 года советские газеты сухо сообщили об отставке Генриха Ягоды — человека, чьё имя ещё вчера заставляло трепетать даже закалённых чекистов. Формально — за «должностные преступления», но за кулисами Большого террора разворачивался спектакль куда более пикантный. Когда чекисты вскрыли сейфы опального наркома, они обнаружили не компромат на Политбюро, а собрание, перечёркивающее образ аскетичного большевика.
3904 порнографических снимка — это не увлечение, это системная работа коллекционера. Для сравнения: столько же фотографий хранится в личном фонде Сергея Прокудина-Горского, запечатлевшего имперскую Россию в цвете. Только Ягода снимал не пейзажи, а совсем иные «достижения» капиталистического Запада. Добавьте к этому 11 эротических кинолент (редкость для эпохи, когда кинотеатры крутили «Чапаева») — и перед вами портрет человека, чья страсть к запретному плоду перевешивала партбилет.
Эти находки — как обронённые карты в игре покера: они не доказывают, но намекают. Был ли Ягода трансвеститом? Или просто щедрым любовником, одаривавшим пассий? А может, эти ткани хранили запах оргий, о которых шептались в коридорах Лубянки? Георгий Агабеков, беглый чекист, описывал «вечера» с комсомолками и вином — но его мемуары пахнут не только правдой, но и желчью эмигранта.
Когда 15 марта 1938 года Ягода стоял на процессе по делу «правотроцкистского блока», обвинитель Вышинский язвительно бросил: «Ваши трубки — это же целый музей!». Зал захихикал. Но смех был нервным — все понимали: разоблачение пороков стало частью ритуала. В стране, где секс считался «пережитком буржуазного разложения», коллекция Ягоды превратилась в метафору: даже глава тайной полиции не смог скрыть двойное дно.
Его расстреляли не за трубки или чулки. Но именно эти детали сделали падение наркома не просто политической казнью, а моральным спектаклем, где Сталин выступал режиссёром, а зрителям подбрасывали пищу для сплетен на десятилетия вперёд.
